Неточные совпадения
Она чувствовала, что то положение в свете, которым она пользовалась и которое утром казалось ей столь ничтожным, что это положение дорого ей, что она не
будет в силах променять его на позорное положение женщины, бросившей мужа и сына и соединившейся с любовником; что, сколько бы она ни
старалась, она не
будет сильнее самой себя.
Я до сих пор
стараюсь объяснить себе, какого рода чувство кипело тогда в груди моей: то
было и досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что этот человек, теперь с такою уверенностью, с такой спокойной дерзостью на меня глядящий, две минуты тому назад, не подвергая себя никакой опасности, хотел меня убить как собаку, ибо раненный в ногу немного
сильнее, я бы непременно свалился с утеса.
Однако мне всегда
было странно: я никогда не делался рабом любимой женщины; напротив, я всегда приобретал над их волей и сердцем непобедимую власть, вовсе об этом не
стараясь. Отчего это? — оттого ли что я никогда ничем очень не дорожу и что они ежеминутно боялись выпустить меня из рук? или это — магнетическое влияние
сильного организма? или мне просто не удавалось встретить женщину с упорным характером?
— Ну-ка, — продолжал Эгль,
стараясь закруглить оригинальное положение (склонность к мифотворчеству — следствие всегдашней работы —
было сильнее, чем опасение бросить на неизвестную почву семена крупной мечты), — ну-ка, Ассоль, слушай меня внимательно.
Что-то
было такое серьезное и твердое в выражении старика, что ямщик, почувствовав, что он имеет дело с
сильным человеком, несколько смутился, но не показывал этого и,
стараясь не замолчать и не осрамиться перед прислушивающейся публикой, быстро отвечал...
Пустился он тогда в большую служебную деятельность, сам напросился на хлопотливое и трудное поручение, занимавшее его года два, и,
будучи характера
сильного, почти забывал происшедшее; когда же вспоминал, то
старался не думать о нем вовсе.
Весь этот день она провела в
сильном жару, и нервное раздражение ее достигало крайних пределов: она вздрагивала при малейшем шорохе, но
старалась владеть собою. Амигдалина она не хотела принимать и
пила только ради слез и просьб падавшей перед нею на колени старухи.
Родиона Антоныча насильно уложили рядом с Лаптевым и заставили зацепить ногой барскую ногу. Бедный Ришелье только сотворил про себя молитву и даже закрыл глаза со страху. Лаптев
был сильнее в ногах Прейна, но как ни
старался и ни надувался, — в конце концов оказался побежденным, хотя Родион Антоныч и не поставил его на голову.
Мать
старалась не двигаться, чтобы не помешать ему, не прерывать его речи. Она слушала его всегда с бо́льшим вниманием, чем других, — он говорил проще всех, и его слова
сильнее трогали сердце. Павел никогда не говорил о том, что видит впереди. А этот, казалось ей, всегда
был там частью своего сердца, в его речах звучала сказка о будущем празднике для всех на земле. Эта сказка освещала для матери смысл жизни и работы ее сына и всех товарищей его.
Рыдания потрясали ее тело, и, задыхаясь, она положила голову на койку у ног Егора. Мать молча плакала обильными слезами. Она почему-то
старалась удержать их, ей хотелось приласкать Людмилу особой,
сильной лаской, хотелось говорить о Егоре хорошими словами любви и печали. Сквозь слезы она смотрела в его опавшее лицо, в глаза, дремотно прикрытые опущенными веками, на губы, темные, застывшие в легкой улыбке.
Было тихо и скучно светло…
— Если владыка благословит,
буду стараться, — сказал отец Мисаил. Он
был рад этому поручению. Всё, где он мог показать, что он верит, радовало его. А обращая других, он
сильнее всего убеждал себя, что он верит.
— Да, вот это вы, нынешняя молодежь. Вы, кроме тела, ничего не видите. В наше время
было не так. Чем
сильнее я
был влюблен, тем бестелеснее становилась для меня она. Вы теперь видите ноги, щиколки и еще что-то, вы раздеваете женщин, в которых влюблены, для меня же, как говорил Alphonse Karr, [Альфонс Карр (франц.).] — хороший
был писатель, — на предмете моей любви
были всегда бронзовые одежды. Мы не то что раздевали, а
старались прикрыть наготу, как добрый сын Ноя. Ну, да вы не поймете…
Случившийся у Ченцовых скандал возбудил
сильные толки в губернском городе; рассказывалось об нем разно и с разных точек зрения; при этом, впрочем, можно
было заметить одно, что либеральная часть публики, то
есть молодые дамы, безусловно обвиняли Катрин, говоря, что она сама довела мужа до такого ужасного поступка с ней своей сумасшедшей ревностью, и что если бы, например, им, дамам, случилось узнать, что их супруги унизились до какой-нибудь крестьянки, так они
постарались бы пренебречь этим, потому что это только гадко и больше ничего!
На следующий и на третий день он играл в надежде на скорую получку денег и не стеснялся. Публика
была самая безобидная: дети с няньками в ложах и первых рядах и чернорабочие на «галдарее». Последние любили
сильные возгласы и резкие жесты, и Ханов
старался играть для них. Они
были счастливы и принимали Ханова аплодисментами.
— Это так, вы
сильнее меня! — начал он,
стараясь сохранить насмешливый тон. — Но против силы
есть разные твердые орудия! — присовокупил он и положил руку на одно из пресс-папье.
Произошла настоящая свалка, так что
было уже трудно разобрать, кто кого колотит. Ванька напрасно
старался разнимать дравшихся и кончил тем, что сам принялся колотить всех, кто подвертывался ему под руку, и так как он
был всех
сильнее, то гостям пришлось плохо.
— Ольга не считала свою любовь преступлением; она знала, хотя всячески
старалась усыпить эту мысль, знала, что близок ужасный, кровавый день… и… небо должно
было заплатить ей за будущее — в настоящем; она имела
сильную душу, которая не заботилась о неизбежном, и по крайней мере хотела жить — пока жизнь светла; как она благодарила судьбу за то, что брат ее
был далеко; один взор этого непонятного, грозного существа оледенил бы все ее блаженство; — где взял он эту власть?..
Юрий, не отвечая ни слова, схватил лошадь под уздцы; «что ты, что ты, боярин! — закричал грубо мужик, — уж не впрямь ли хочешь со мною съездить!.. эк всполошился!» — продолжал он ударив лошадь кнутом и присвиснув; добрый конь рванулся… но Юрий, коего силы удвоило отчаяние, так крепко вцепился в узду, что лошадь принуждена
была кинуться в сторону; между тем колесо телеги сильно ударилось о камень, и она едва не опрокинулась; мужик, потерявший равновесие, упал, но не выпустил вожжи; он уж занес ногу, чтоб опять вскочить в телегу, когда неожиданный удар по голове поверг его на землю, и
сильная рука вырвала вожжи… «Разбой!» — заревел мужик, опомнившись и
стараясь приподняться; но Юрий уже успел схватить Ольгу, посадить ее в телегу, повернуть лошадь и ударить ее изо всей мочи; она кинулась со всех ног; мужик еще раз успел хриплым голосом закричать: «разбой!» Колесо переехало ему через грудь, и он замолк, вероятно навеки.
Я повторил сказанное уже тоном приказания. Шакро ещё
сильнее стал стукать меня своей головой в грудь. Медлить
было нельзя. Я оторвал от себя его руки одну за другой и стал толкать его в воду,
стараясь, чтоб он задел своими руками за верёвки. И тут произошло нечто, испугавшее меня больше всего в эту ночь.
С одной стороны, новое учение должно
было проникать постепенно в сознание народа, и о внушении его должны
были стараться те лица, в руках которых находилась власть над народом; с другой стороны, языческие понятия и предания
были слишком сильно вкоренены во всех проявлениях народного быта и оказывали
сильное противодействие новым началам.
Никто не ответил. Вавило, оскалив зубы, с минуту стоял на пороге каземата и чувствовал, словно кто-то невидимый, но
сильный, обняв его, упрямо толкал вперед. Притворив дверь, он, не торопясь, пошел по коридору, дорога
была ему известна. У него вздрагивали уши; с каждым шагом вперед он ступал всё осторожнее,
стараясь не шуметь, и ему хотелось идти всё быстрее; это желание стало непобедимым, когда перед ним широко развернулся пожарный двор.
Вообще же время 1836–1838 гг.
было тревожно для Кольцова. Он чаще прежнего задумывался над вопросами, которых не мог решить, и
сильнее прежнего чувствовал неудобства своего положения, из которого, однако, не мог выйти. Душевная борьба его выразилась в это время во многих думах, в которых почти всегда находятся глубокие вопросы с очень слабыми и недостаточными ответами. Между прочим, в одной думе поэт
старается оправдать и объяснить самые свои сомнения и вопросы...
Если вы
сильнее, богаче, ученее других, то
старайтесь служить людям тем, что у вас
есть лишнего против других. Если вы
сильнее, помогайте слабым; если умнее, помогайте неумным; если учены — неученым; если богаты — бедным. Но не так думают гордые люди. Они думают, что если у них
есть то, чего нет у других, то им надо не делиться этим с людьми, а только величаться перед ними.
Я точно обезумела. Я брыкалась,
стараясь вырваться из рук великанши, отталкивала ее от себя, кусала руку, закрывавшую рот, и все-таки ничего не могла поделать. Враг
был сильнее меня.
Она чувствовала, что то положение в свете, — которым она пользовалась, — что это положение дорого ей, что она не
будет в силах променять его на позорное положение женщины, бросившей мужа и сына и соединившейся с любовником, что, сколько бы она ни
старалась, не
будет сильнее самой себя.
Она стала
петь.
Пела она цыганские романсы и с цыганским пошибом. Голос у нее
был звучный и
сильный, казалось, ему
было тесно в комнате, он бился о стены, словно
стараясь раздвинуть их.
— Ради Бога, — лепечу я в волнении, все
сильнее и
сильнее охватывающем меня, — не обращайте внимание на это. Увидите, я все пересилю, я
буду стараться,
буду работать… примите только меня на ваши курсы, умоляю вас!
Ему нравилась в ней порой ее сосредоточенность, даже угрюмость, указывающие, что и ее жизнь не прошла совершенно гладко, что и у ней в прошлом
были сильные бури, испытанные несчастья, а это, казалось ему, сродство их судьбы поневоле влекло его к ней, хотя он не высказывал ни малейшего любопытства, не
старался сорвать завесу с тайны прошлого Белоглазовой.
Но оскорбление моей императрицы мятежными подданными, унизительное приноровление вас к какой-то Иоанне, нарушение вашего спокойствия даже среди невинных забав ваших, позорная связь в самом дворце, которой причину нагло
старались мне приписать, бесчестье и смерть вашей любимицы, умышленное расстройство государственного управления и возбуждение народа к мятежу… о! в таком случае чем кто ближе к вам, тем
сильнее, неумолимее должен
быть защитником ваших прав.
Нечто такое же являет собою в несчастии и живой человек, даже самообладающий, а иногда и гордый. Горе срывает с него лак, и вдруг всем становятся видны его пожухлые тоны и давно прорвавшиеся до грунта трещины. Но наш гость
был еще
сильнее многих: он владел собою — он
старался оправиться и заговорил...
Испуганная арабка с трудом дотащила ее до ее комнаты.
Было в ней темно. Служанка спала или притворялась спящею. Мариорица не велела будить ее, не велела зажигать свечу.
Сильные конвульсии перебирали ее; по временам слышен
был скрежет зубов, но она
старалась, сколько могла, поглотить в себе ужасные муки…
Взгляды, по временам бросаемые Владиславом Станиславовичем на иезуита, давали понять, что его откровенность
есть результат далеко не опрометчивости молодости и что он знает, что дело, которое ведет орден мальтийских рыцарей, затрагивает интересы партии, во главе которой стоит Грубер, в гораздо более
сильной степени, нежели
старался сейчас объяснить ему аббат. Христианские чувства добрых католиков хотя и играли тут роль, но не в смысле горячего сочувствия к борьбе ордена с западными безбожниками.
Эти мучения еще более усугублялись, эти мысли еще
сильнее жгли его мозг, так как он принужден
был скрывать их от жены,
стараясь при ней казаться спокойным, даже веселым.
По восторженному взгляду его глаз, устремленных на молодую женщину, видно
было, что она производит на него
сильное впечатление. В тоне его голоса дрожали страстные ноты, он, видимо,
старался говорить мелодично, лаская слух очаровательной хозяйки. С воодушевлением передавал он ей впечатления о своем заграничном путешествии, описывая все виденное и слышанное, жизнь, нравы, удовольствия главных городов Франции, Италии и Англии.
Не
старайтесь узнавать, кто я; вы, может
быть, погубите меня тем, а себя лишите важного помощника в борьбе с
сильным временщиком.
Петр не
старался о том, чтобы никто не смел говорить о расколе; да и странно
было бы не говорить о том, что существует, что растет с каждым днем, что возбуждает против себя
сильные меры правительства, что возвышает свой голос, что заставляет подчас задумываться самого Петра, не любившего ни над чем задумываться.
Чувство
было тем
сильнее, чем более она
старалась скрывать его от других и даже от самой себя.
В то время, когда на юбилее московского актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах задавали с речами обеды севастопольским героям и им же, с оторванными руками и ногами, подавали трынки, встречая их на мостах и дорогах; в то время, когда ораторские таланты так быстро развились в народе, что один целовальник везде и при всяком случае писал и печатал и наизусть сказывал на обедах речи, столь
сильные, что блюстители порядка должны
были вообще принять укротительные меры против красноречия целовальника; когда в самом аглицком клубе отвели особую комнату для обсуждения общественных дел; когда появились журналы под самыми разнообразными знаменами, — журналы, развивающие европейские начала на европейской почве, но с русским миросозерцанием, и журналы, исключительно на русской почве, развивающие русские начала, однако с европейским миросозерцанием; когда появилось вдруг столько журналов, что, казалось, все названия
были исчерпаны: и «Вестник», и «Слово», и «Беседа», и «Наблюдатель», и «Звезда», и «Орел» и много других, и, несмотря на то, все являлись еще новые и новые названия; в то время, когда появились плеяды писателей, мыслителей, доказывавших, что наука бывает народна и не бывает народна и бывает ненародная и т. д., и плеяды писателей, художников, описывающих рощу и восход солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и дурное поведение многих чиновников; в то время, когда со всех сторон появились вопросы (как называли в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств, в которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов, университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый, полицейский, эманципационный и много других; все
старались отыскивать еще новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге.